Максим Журило о том, как сделать бег популярным в России

Бег в России не стоит на месте: интерес к нему растёт, всё больше людей отправляются на свою первую пробежку, а потом и регистрируются на официальный забег. Однако чтобы стать по-настоящему бегающей страной, нужно пройти большой и непростой путь.

Перед вами интервью с Максимом Журило, сооснователем крупнейшей в мире школы циклических видов спорта I Love Superport, сооснователем международной серии соревнований по триатлону Ironstar, многократным Ironman, включая экстремальный триатлон Norseman, и первым человеком из России, переплывшим Гибралтар.

Дмитрий Кулаков поговорил с Максимом о том, на каком этапе находится развитие бега в нашей стране, какие есть препятствия для этого развития, за счёт чего может расти беговое сообщество и что можно сделать, чтобы бег стал популярным видом спорта. Также обсудили отмены забегов, отстранение Всероссийской федерации лёгкой атлетики и стратегию развития спорта в нашей стране.

– Максим, когда-то твоё увлечение бегом переросло в бизнес, в результате чего появился первый продукт – I Love Running. И это история не просто про тренировки, здесь идея куда глубже. Откуда пришла миссия «изменить жизнь людей через спорт»?

– Это был мой личный опыт. Бег в корне изменил мою жизнь: улучшилось здоровье, изменились привычки, образ жизни. В конечном счёте я подготовил себя к дистанции 42,2 км и пробежал её в Нью-Йорке.

Этот марафон меня сильно впечатлил. В первую очередь, не как спортивное событие, а как социальное явление. Весь город живёт этим марафоном: 53 000 участников на старте, десятки тысяч болельщиков на улицах. Все либо бегут, либо поддерживают тебя. Это событие больше про трансформацию, чем про спорт.

Я бежал марафон от благотворительной команды, команда делала сервис для своих бегунов. Была тусовка накануне старта, а после старта, в понедельник, организовали совместный обед. На одном из мероприятий нам раздали Runbook – своего рода альбом с краткой информацией о каждом участнике, а нас было около 50 человек.

И там был указан средний возраст команды. Мне это особенно запомнилось, потому что средний возраст составил 64 года! Это космос! В тот момент мне было всего 26 лет, поэтому я ещё сильно понизил это значение.

В понедельник вся команда пришла на обед. Все те, кто вчера пробежал марафон в свои 64 и больше лет, прекрасно выглядели, были нарядно одеты. И я понял, что, во-первых, хочу выглядеть так же в свои 64 года, а во-вторых, что это круто – быть способным пробежать марафон в таком возрасте.

У этих людей не было целей пробежать на личный рекорд, просто для них бег – это важная часть жизни.

Моё окружение увидело, что я очень увлёкся бегом. А когда я только начинал им заниматься, я не знал ни одного человека, кто бы бегал марафон. Хотя у меня очень много знакомых.

В то время я проводил бизнес-тренинги, помогая людям решиться на изменения в своей жизни. Есть разные способы, как это можно сделать. Например, с помощью спорта. Когда человек на протяжении длительного периода им занимается, преодолевает себя, он иначе оценивает свои способности. 

Параллельно с этим знакомые, коллеги и люди, проходившие тренинги, видя, что я бегаю, начали спрашивать меня про бег, про кроссовки, про марафоны и так далее. И мы в качестве эксперимента решили создать Школу бега I Love Running.

– Когда ты начинал бегать, в твоём поле зрения были какие-либо российские забеги? С чего начался твой путь к Нью-Йорку?

– Я начал бегать осенью 2008 года, а на Новый год пришла идея пробежать Нью-Йоркский марафон. Осенью и зимой я тренировался сам, а весной 2009-го начал готовиться по программе. Я прочитал много информации на английском языке, на русском ничего не было. Узнал о разных программах подготовки.

По плану мне нужно было пробежать тренировочную половинку. Я никогда её не бегал. В программе была рекомендация: найдите локальный забег и сделайте там 21,1 км. Я нашёл забег в Битце, зарегистрировался на месте и побежал.

Половинка проходила в четыре круга по лесу. Местные бегуны были все серьёзные, «на спорте». Я пробежал свои 21,1 км и, честно говоря, это был не ивент мечты.

Летом того же года у меня ещё был локальный забег в Штатах. По сравнению с российским мероприятием, это небо и земля. В Штатах особая культура тотального уважения людей друг к другу. Неважно, как ты выглядишь, сколько ты весишь, какой ты ориентации, цвета кожи – всё это не имеет никакого значения. Ты человек – и это круто.

Даже в небольших городах уровень терпимости и толерантности выше, чем у нас. То, что в России называют наигранностью, неискренностью, в США – часть обычного поведения. Позитив, улыбки, поддержка. Я бегал везде, но такого уровня поддержки, как на американских марафонах, нет нигде. В Европе поскромнее, а в России, увы, всё уныло.

Будучи на локальном забеге в Америке, я почувствовал эту разницу. Там все друзья, а для публики ты настоящий герой. Неважно, как ты бежишь, сколько бежишь. Прибежал последним – ты вообще самый крутой (смеётся). Это мегаусловия для обычных людей.

Если ты бежишь полумарафон за 1:26, а кто-то за 2:26, между вами нет разницы. Критерий крутости не в этом

А на нашем забеге все участники были заточены на результат. Все там серьёзные. Я этого не сильно понимал, и до сих пор это вызывает у меня внутреннюю улыбку. Серьёзное отношение к забегу в Битце? Ну камон, take it easy! Я понимаю, если бы это был финал чемпионата мира.

Да, конечно, в Америке тоже есть упоротые бегуны, но общий контекст – это более лёгкое отношение. Это просто фан. Когда ты приходишь в субботу в ресторан с друзьями, чтобы обсудить, у кого как дела, ты же не сидишь за тарелкой весь такой серьёзный и сосредоточенный (смеётся). Так же и с забегом.

Это, кстати, тоже повлияло на создание I Love Running. В России мы не увидели среды, в которой была бы лёгкость, фан и уважение к любому результату и человеку. Сейчас, конечно, в России это есть. Есть сообщество, клубы. Но тогда, в 2009-м и ещё много лет спустя, этого не существовало.

Как-то мы вывозили I Love Running на полумарафон в Мюнхен или Гарду. Я поддерживал всех бегунов. Неважно, бежали они половинку за 2,5 часа или кое-как укладывались в лимит – три часа. Но я заметил, что у некоторых ребят из России, кто бежал быстрее, было несколько высокомерное отношение к тем, кто бежал медленнее.

Мы в I Love Running хотели создать благожелательную атмосферу. И, конечно, обучить людей правильному бегу и вовлечь как можно больше людей в спорт.

Параллельно мы с Мишей Громовым начали делать совместные, более открытые friendly-забеги и сразу словили критику от хардкорного сообщества. Во-первых, потому что это коммерция, что за бег надо платить. Тогда этого ещё не понимали. Во-вторых, что мы из этого устраиваем фановый забег.

Но за 10 лет всё поменялось.

– Откуда ты узнал про Нью-Йоркский марафон?

– Осенью 2008 года я активно бегал. Чувствовал себя героем – мог пробежать 10 км и не умереть (смеётся). Я полюбил бег и думал, какую бы классную цель себе поставить. Решил, что такой целью будет марафон. И если мне придётся умереть на марафоне, то пусть он будет самый крутой в мире!

Я поискал в Google, почитал статьи. Узнал о марафонах-мейджорах. Тогда в 2009 году мейджоров было пять, марафон в Токио не входил в эту серию. Нью-Йоркский марафон уже тогда был крупнейшим среди всех, поэтому решил бежать его. До этого я не слышал о его существовании.

После Нью-Йорка я участвовал во многих других марафонах: в мейджорах, в европейских и в азиатских забегах. И через некоторое время вновь пробежал в Нью-Йорке. Нью-Йоркский марафон – самый топ. В первую очередь, по организации и невероятной атмосфере.

– Возможно ли на российских марафонах создать такую же атмосферу, как в Нью-Йорке?

– Это эволюционный процесс. Нью-Йорк проводится уже 50 лет. Возможно, через 40-50 лет ситуация в России изменится, но по щелчку этого не будет. Здесь так же, как с растениями: дерево сразу не вырастает, оно делает это постепенно.

В Нью-Йорке отлично сформированная культура боления на марафоне. Можно выйти из дома, достать барабанную установку и играть на ней. А у нас в Москве марафон весь оцеплен, стоят ограждения, болельщикам невозможно подойти, плюс всё нужно согласовывать. Это препятствует формированию такой культуры, как в Нью-Йорке.

Нужно снимать барьеры, стимулировать рост поддержки. Но это вопрос к организаторам, к властям и к городу. Пока что беговое движение выглядит закрытым от широкой публики.

– Напрашивается вопрос. Как можно сделать наше беговое сообщество более доступным для широкой аудитории? 

– Первое, что приходит на ум с точки зрения организатора забега – проведение фановых стартов. Они доступные, люди на них приходят повеселиться, хорошо провести время и не стремятся к результатам. Например, «Красочный забег» от «Бегового сообщества».

В качестве дополнительной идеи можно включать в забеги скандинавскую ходьбу. Есть весомая часть аудитории, которая не бегает, но ходит. Десятку или полумарафон они смогут пройти в рамках забега.

С точки зрения властей – это более либеральное отношение к поддержке на забегах, снятие барьеров.

Хочу ещё сказать об отмене Московского марафона. Этот марафон попал в ситуацию «идеального шторма». Тут сыграли три фактора: недовольство людей перекрытиями, особенно в Хамовниках, где страдают больше всех, потом турбулентный поствыборный период и непростая ковидная ситуация. Я, как и многие люди из спорта, не хотел, чтобы забег отменили. Ведь многое на марафоне завязано: усилия и затраты организаторов, подготовка учеников и всех спортсменов, развитие спортивного рынка в целом.

Но в то же время не могу упрекнуть власти в том, что его отменили. В такой ситуации проводить марафон было бы странным решением, особенно когда он рассчитан на большое количество людей.

Есть ещё аудитория, которой не нравится перекрытие города. Это тонкий момент, властям всегда нужно находить и поддерживать баланс интересов. Но город, надо отдать ему должное, не часто идёт на поводу у этой аудитории.

Москва – продвинутый город. Забеги в столице проводятся уже не первый год. Отношение к бегу в Москве и во многих городах России прошло точку невозврата у властей. Министры бегают, чиновники бегают, заместители мэра бегают, в том числе и марафоны. Интерес к развитию бега идёт изнутри.

Многие города России в мировом тренде. Многие понимают, что бег – это круто и что массовость забегов положительно влияет на экономику и привлекательность города.

– Как ты оценишь состояние спортивной инфраструктуры в России?

– Если мы говорим про Москву, то у меня нет никаких вопросов в части доступности для занятий бегом, джоггингом или спортивной ходьбой. В Москве здорово реконструированы и организованы парки, набережные, тротуары в центре города, свободные от машин. В этом направлении была проделана колоссальная работа.

У меня есть вопросы к велосипедизации города, вот здесь пока всё плохо.

Читайте по теме: Где побегать в Москве: лучшие места для бега в столице

Если мы говорим про регионы, то тут большие проблемы даже у городов-миллионников: Самары, Ростова-на-Дону, Краснодара. Мест, где можно безопасно побегать – парков, тротуаров, набережных – совсем немного. Но это городская инфраструктура, с которой должны работать местные власти. Федерального влияния здесь не должно быть.

Возвращаясь к Москве, скажу, что здесь действительно немного стадионов. Но любителям марафонского бега стадионы особо не нужны. Если мы говорим про студенческий или профессиональный спорт – это отдельная история. Там, конечно, большая проблема. В Москве всего несколько крытых манежей.

Эффективное государство – это государство, которое создаёт благоприятную среду для роста благополучия людей. Такие инфраструктурные объекты, как легкоатлетические манежи, никогда не будут построены на частные деньги. Либо на государственные, либо на благотворительные.

Последняя история у нас не распространена. Она есть в США, когда обеспеченные люди, которые смогли много заработать, делают своего рода give back своему комьюнити и создают спортивные центры. У нас это станет возможным, если государство, в том числе и на законодательном уровне, будет стимулировать людей за счёт собственных средств создавать такие объекты.

Есть несколько кейсов, когда люди что-то строили своими силами без шанса что-то получить взамен: Сергей Галицкий и стадион «Краснодар» с близлежащим парком, Сергей Колесников и биатлонный стадион в Рязани.

– Уже 6 лет наши профессиональные спортсмены не могут полноправно выступать на международной арене. За это время у нас прилично развился любительский спорт, и в то же время перед глазами совсем немного элитных спортсменов, которые стали бы вдохновителями для подрастающего поколения.

Есть ли какая-нибудь взаимосвязь между выступлением профессиональных спортсменов и популяризацией бега в России?

– Безусловно, в какой-то части это пересекающиеся вещи, но одновременно у этих сфер есть свои зоны, которые не соприкасаются друг с другом. 

Профессиональный спорт драйвит маркетинг всей индустрии. В правильном профессиональном спорте есть трансляции, охваты и деньги, что может распространяться и на любительский спорт тоже.

На мой взгляд, этот процесс должен строиться снизу вверх, как в случае с Искандером Ядгаровым, например. Человек сам начал что-то делать, рассказывать о себе, бросать всем вызовы. Его заметили, ему начали что-то предлагать. Он начал становиться ещё большим героем, больше начал рекламировать. И это цикличная вещь.

Путь Искандера – это путь атлета на Западе. Их никто не назначает героями, они сами развиваются и становятся таковыми

Если бы наши атлеты могли составить конкуренцию на международном уровне, это привлекло бы ещё больше внимания. И если бы это были не трое спортсменов, а сто, двести человек – это была бы большая индустрия, привлекающая в спорт всё новых людей.

В России действительно этот механизм сломался во многом из-за дисквалификации. Потому что молодое поколение не видит перспективы, и родители её не видят. Если встанет вопрос: лёгкая атлетика или футбол, то они, скорее, выберут футбол. Сейчас там перспективы побольше.

А текущее развитие в российской лёгкой атлетике – тупиковая вещь, к сожалению. Там тоже случился «идеальный шторм». Смешались политические факторы, допинговый скандал и непопулярность лёгкой атлетики.

– Прошлым летом тебя приглашали на роль советника главы ВФЛА. Тебе удалось поработать на этой должности?

– Мы сделали проект «Стратегии развития бренда лёгкой атлетики». Была проведена большая исследовательская работа, мы показали, как можно сделать качественный ребрендинг ВФЛА, чтобы российская лёгкая атлетика стала не только привлекательным видом спорта, но и спортом №1 в России.

Это подразумевало 4 составляющих:

• №1 по популярности – больше всего людей в России занимаются лёгкой атлетикой.
• №1 по инфраструктуре – доступные спортивные объекты в каждом городе и посёлке.
• №1 по мероприятиям – круглогодичный календарь: самые престижные и охватные мероприятия
• №1 по результатам – больше всего медалей на статусных соревнованиях выигрывается в лёгкой атлетике, при нулевой толерантности к допингу.

Тем же летом в ВФЛА начались очередные кадровые перестановки. Человек, который выступал внутренним заказчиком «Стратегии», покинул свой пост. К большому сожалению, та работа, тот проект, тот бренд, который мы разработали, «ушли в стол». Такое впервые в моей жизни.

– Кто из инфлюенсеров, на твой взгляд, может стать главным лицом в процессе популяризации бега?

– Если мы берём профессиональных спортсменов, они могут через медиа достучаться до более широкой аудитории. Когда их показывают по различным каналам, они дают интервью, участвуют в ток-шоу. Так это работает за рубежом, когда профессионалы приглашают любителей на забеги.

Взять, например, Мо Фару в Англии. Он ездит по школам и зовёт детей пробежать с ним на каком-нибудь благотворительном забеге.

Такие герои, как Искандер, больше работают на внутреннюю аудиторию, чем на внешнюю. Люди, которые не имеют отношения к бегу, не знают о нём, за редким исключением. Если взять Таша Саркисяна, человека из другого мира, где никто не бегает, то он будет более влиятелен в плане вовлечения в бег внешней аудитории. У Искандера же нет аудитории за пределами бега.

Подобными героями могут стать Михаил Зыгарь, Наталья Водянова, Михаил Шац. У них у всех помимо бега есть «другая жизнь» – та медийная её сторона, о которой знают многие люди. И когда эти лидеры мнений занимаются бегом, участвуют в каком-нибудь старте, они начинают своим знакомым из «другой жизни» рассказывать об этом.

В каком-то микромасштабе это и моя история. У меня тоже была «другая жизнь». Это моя работа, тренинги, консалтинг. У меня было много различных знакомств, в течение года мероприятия с моим участием посетили несколько тысяч человек. Когда я начал бегать, эти люди, в свою очередь, узнали о беге и марафонах.

Поэтому с точки зрения амбассадорства бега эффективны те инфлюенсеры, у которых помимо бега, есть другой мир, не беговой. Если кто-то из медийных людей, у которых есть огромные аудитории, завтра начнёт бегать и будет об этом рассказывать, это привлечёт в бег очень много новичков.

Мы, кстати, об этом общались с Федерацией. Это как раз может быть её задачей – завлечение масштабных инфлюенсеров, чтобы вопрос решался на метауровне, а не силами условных организаторов локальных забегов.

– Как, на твой взгляд, выглядит портрет человека, который по какой-то причине собирается начать бегать?

– Если откинуть марафоны и ультрадистанции и посмотреть на бег, как на американскую картинку джоггинга, то в целом это человек, который хочет каких-то перемен в своей жизни. Это ключевое качество. По разным причинам: от всего устал, хочет чего-то нового; хочет выглядеть по-другому или хочет каких-то новых ощущений.

Инфлюенсеры и мода бегать могут стать ключевыми драйверами в популяризации бега. В Америке любительский бег во многом развился через это органическим путём, когда у людей перед глазами были живые примеры.

Например, голливудские актёры делают публикации и выкладывают в сториз, что они побегали в Центральном парке. Опра Уинфри, одна из самых популярных телеведущих в США в эпоху, когда ещё не было YouTube, и телевизор смотрели абсолютно все, на всю страну говорила, что она будет готовиться к марафону. Её влияние на население, 330 миллионов человек, огромно.

И это на самом деле мощная история. Было бы здорово видеть что-то подобное в России. Но на это лишь отчасти можно повлиять, потому что это органический процесс, стечение обстоятельств. Человека нельзя заставить. Его лишь можно подтолкнуть, подсказав, что бег – это один из способов изменить себя и свою жизнь в лучшую сторону.

Мы делаем программы для топ-чиновников, топ-менеджеров. И мне удаётся вовлекать некоторых губернаторов в бег. Там, конечно, своя аудитория, но это тоже примеры. Или взять Германа Грефа – это мощный пример, просто он не делает это публично. Греф тренируется, бегает и своим примером показывает, что это полезно и круто.

Поэтому нишевые инфлюенсеры в беге есть. Это я тоже имею в виду, когда говорю, что бег прошёл точку невозврата. Вижу, какого социального уровня люди бегают, и понимаю, что этот процесс уже обратно не развернуть.

– Про отмену забегов и отстранение профессионального спорта на международной арене мы поговорили. Какие ещё есть факторы, тормозящие процесс популяризации бега?

– Если мы говорим про массовость, чтобы вовлечь миллионы людей, здесь есть несколько факторов:

• в России не такой высокий уровень жизни, чтобы люди могли всё бросить и начать бегать. Фокус людей больше направлен на выживание, главное – чтобы деньги можно было заработать;
• у нас нет масштабных инфлюенсеров, которые бы своим примером мотивировали людей бегать.

– Одна из целей I Love Supersport – вовлечь в спорт 2% жителей России. Как рассчитывается эта цифра, кто в неё входит? И самое интересное – какой ты видишь абсолютную цифру людей, занимающихся бегом?

– 2% – это люди, которые занимаются спортом на выносливость, где можно ставить чёткие, конкретные цели и достигать их. Пробежать 10 км, пробежать марафон, проплыть 1 км, переплыть Волгу и так далее. То есть это люди, которые регулярно этим занимаются.

Физкультура – это процесс. А спорт – это когда есть цель

Нужно ещё разделять спорт и физкультуру. Если ты у человека спрашиваешь, какая у него цель, и он говорит, что лыжный марафон в Финляндии в январе, – это спорт. А если он называет цель быть здоровым и для этого раз в неделю ходит в бассейн, несколько раз на турники, а по выходным в баню – то это не спорт, а физкультура.

Когда есть спортивная цель, вокруг неё выстраивается вся жизнь. Человеку нужно сегодня что-то сделать, чтобы приблизить себя к успешному финишу. Или он может ничего сегодня не делать, но тогда будет сложнее завтра. Он начинает что-то планировать, менять приоритеты, выкраивать время.

Наконец, в январе он едет в Финляндию и делает свой лыжный марафон. Тем самым спортсмен ставит галочку: я тогда себе пообещал – и я это сделал. Я хочу, чтобы вот таких людей в России было 2%.

На мой взгляд, сейчас таких порядка 500-600 тысяч. Нужно вырасти ещё в 5-6 раз. Это очень много, и нам предстоит большой путь.

– Какая, на твой взгляд, должна быть цель у человека, чтобы он прошёл полный трансформационный цикл? Чтобы эта цель что-то изменила в нём.

– Думаю, для большинства людей 10 км будет достаточно. Потому что если сейчас взять это большинство и предложить пробежать десятку, полностью и без остановки, они не смогут этого сделать. Ну или полумарафон, это железно. В плавании, велоспорте, триатлоне, лыжах тоже есть свои дистанции.

Идея с 2% в том, что есть социологическое правило: паттерн поведения наиболее активных 2% людей общества может влиять на всё общество. Мы продолжаем тестировать эту гипотезу: вовлекаем людей в спорт и смотрим, влияет это или нет.

 

 

 

 

 

Посмотреть эту публикацию в Instagram

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Публикация от Max Zhurilo (@maxzhurilo)

Да, возможно, что некоторые люди из этой статистики уйдут: поменяются интересы, увлечения, появится что-то новое. Но на их место должны прийти другие. Должен быть положительный прирост.

– Когда мы говорим о вовлечении людей в спорт, то обычно имеем в виду взрослых. Но будущее за подрастающим поколением. Какая здесь последовательность: мы вовлекаем взрослых, которые потом приводят детей, или с детьми нужно отдельно работать?

– Ответ очевидный: влиять надо на обе категории. Это две равнозначно важные задачи. Но обычно одна из них упускается: как правило, это вовлечение взрослых. Во всех странах понимают, что работа с детьми – очень важная, и ставят её в приоритет, чтобы дети были здоровыми и развитыми. Дальнейшая работа с ними зависит от стратегии и ресурсов.

А вот влияние на взрослых упускается, и зря. С ними тоже нужно работать. Если на детей будут положительно влиять и родители, и школа, например, приглашать в секции, рассказывать о пользе здорового образа жизни, то у детей сформируется привычка к занятию спортом.

– Можно ли оценить на примере людей, участвующих в забегах, суммарное количество тех, кто занимается бегом? И за счёт чего может расти число участников забегов?

– Эмпирическое соотношение примерно следующее: на одного человека, участвующего в забегах, приходится два-три бегающих, но не участвующих.

В Америке примерное количество людей, стартующих на забегах на протяжении года, – 18 миллионов. А общее количество бегающих – 60 миллионов. Поэтому рост количества спортсменов, участвующих в забегах, свидетельствует о росте числа людей, просто бегающих.

В России у всех игроков на спортивном рынке есть свои интересы. Организаторы ивентов заинтересованы в расширении, чтобы как можно больше бегунов участвовало в их соревнованиях. У нас, у Школы I Love Running, есть интерес обучить как можно больше людей безопасному бегу и подготовить их к разным дистанциям. Предлагаем им сервис и условия, в которых им будет комфортно заниматься.

У беговых клубов – свои интересы. Всё это привлекает в спорт новых людей, новых спонсоров, новых заинтересованных лиц.

В России упущен один важный момент. На данный момент спортивный рынок – фрагментированный. Какого-то общего интереса нет, все действуют разрозненно. Нам не хватает некоего «зонтика», который бы консолидировал разные интересы.

Таким «зонтиком» как раз могла бы быть Федерация лёгкой атлетики. У неё есть ресурс, чтобы объединить интересы различных игроков спортивной индустрии и сделать всё, чтобы бег и лёгкая атлетика в стране развивалась. Это как раз то, что мы предлагали сделать в «Стратегии развития лёгкой атлетики в России».

Для глобального развития было бы круто, если бы в России был ключевой стейкхолдер, который бы объединил эгоистические интересы разных игроков. В здоровом обществе развитие могло бы пойти по следующему пути: все игроки собираются вместе и выбирают из своего сообщества тех, кто бы мог системно и целенаправленно развивать в данном случае бег и лёгкую атлетику.

Собственно, в западных демократических странах так все федерации и появились. Они выросли снизу. Нам не хватает этого «зонтика», объединяющего все интересы, но в нём есть потенциал.

Читайте далее: Владимир Волошин: можно ли заработать на любительском беге и триатлоне